Сегодня среда, день накануне отъезда в Москву и под вечер мне предстоит провести мастер-класс по голосу. Полторы недели назад я стянул запылившийся тент со своего мотоцикла и открыл сезон быстрых перемещений по городу, который в зимнее время пересекал исключительно под землёй — в метро. Многие мои дела за зиму зашли в тупик или накопились в таком количестве, что сейчас я наматываю на двухколёсном коне по сотне километров в день и это ещё не предел. Постепенно узлы разматываются, интенсив переходит в спокойный ритм, азарт в размеренную езду.
У меня назначена встреча на Петроградке, которую я решаю совместить с посещением Эрмитажа. Дворец-музей открывается в пол-одиннадцатого, но мне к открытию не успеть: въезд под арку Главного штаба запрещён, что заставляет меня, выносимого потоком движения к Дворцовому мосту, искать свободный квадратный метр парковочного пространства. Это даёт мне возможность дополнительно немного проветриться на свежем бензиновом воздухе Дворцовой площади и набережной и рассеяться от кучи мыслей, с которыми я подъезжал к Эрмитажу. Нахожу укромный уголок прямо перед запрещающим знаком, спрыгиваю с Сузуки, засовываю ему под седло шлем с перчатками и бодро направляюсь к главному входу со стороны площади.
Шагая вдоль фасада дворца, размышляю о некоторой сути, которую видят мои глаза. Зимний строился восемь лет, а я не могу за то же время довести до ума один деревянный дом в Карелии. По-сравнению с Романовыми у меня совсем скромные возможности, но и масштаб не сопоставим. Как такую махину, где каждый элемент представляет собой произведение искусства, отгрохали за восемь лет? По сути этого вопроса у меня ответа нет.
Пережив за пятнадцать минут суету и толчею около касс внутри дворца, отправляюсь в плавание свободного просмотра. Камеры с собой нет, поэтому какие-то ключевые моменты фиксирую на айфон. Поднимаюсь по главной лестнице и ах! Первый огромный зал с тремя большими люстрами, парящими на прочных тросах между высоченным потолком и полом. Сейчас зал освещён лампочками, а раньше чем озарялся? Свечами? Пожилая сотрудница музея так и говорит, мол, тогда в Зимнем было пятьдесят свечников, которые быстро меняли свечи. Я попытался в своём воображении представить картину, как каждую люстру окружают по пятнадцать человек, трое у лебёдок, опускающих сверкающие хрустальные шатры, и у меня… не получилось. Даже при условии, что свечи не закапывают воском всё, что снизу, остаётся ответить на вопрос: куда девается копоть? Потолки Зимнего первозданно чистые или разрисованы фресками с золотым декором, блестящим не хуже солнца. Если бы все четыреста-шестьсот свечей на каждой люстре в каждом зале дворца горели каждый день или хотя бы один раз в неделю, за год потолок со всеми украшениями закоптился как в крестьянской избе. По сути этого вопроса ответа нет, разве что можно предположить использование уже в то время электричества, которое потом, якобы, переоткрыли вновь.
В общем, чтобы моя голова не слетела с катушек, я выхожу из Эрмитажа. Небо над городом очистилось от облаков, всё залито апрельским солнцем. Я не фермер, и погода для меня особого значения не имеет, но даже самые неожиданные мысли становятся более сносными, когда над головой синее небо. Выводы после посещения Эрмитажа у меня таковы. Суть всех явлений, ситуаций и историй — энергия. За энергию в виде идеологий ведутся войны, ради получения более разнообразных энергий создаются семьи, для сохранения власти человечеству пудрят мозги о том, что раньше наши предки не знали электричества. Украшения дворцов, внутренние и внешние — для получения тончайших вибраций их хозяев. Стремление к совершенству — стремление к энергии, развитие в себе талантов — получение новых энергетических возможностей. Жизнь в небоскрёбе из бетона и стекла означает закрытие возможностей получения энергии из окружающего пространства.
В моей голове много мыслей по этому поводу, я готов ими поделиться на своих тренингах и семинарах, но сейчас меня ждут на Петроградской стороне, поэтому я быстро натягиваю перчатки, водружаю на голову чёрный шлем и на устаревшем, с точки зрения реальной эволюции аппарате, уношусь в сторону Троицкого моста.
До встречи, ваш, в сути, Андрей Левшинов.
У меня назначена встреча на Петроградке, которую я решаю совместить с посещением Эрмитажа. Дворец-музей открывается в пол-одиннадцатого, но мне к открытию не успеть: въезд под арку Главного штаба запрещён, что заставляет меня, выносимого потоком движения к Дворцовому мосту, искать свободный квадратный метр парковочного пространства. Это даёт мне возможность дополнительно немного проветриться на свежем бензиновом воздухе Дворцовой площади и набережной и рассеяться от кучи мыслей, с которыми я подъезжал к Эрмитажу. Нахожу укромный уголок прямо перед запрещающим знаком, спрыгиваю с Сузуки, засовываю ему под седло шлем с перчатками и бодро направляюсь к главному входу со стороны площади.
Шагая вдоль фасада дворца, размышляю о некоторой сути, которую видят мои глаза. Зимний строился восемь лет, а я не могу за то же время довести до ума один деревянный дом в Карелии. По-сравнению с Романовыми у меня совсем скромные возможности, но и масштаб не сопоставим. Как такую махину, где каждый элемент представляет собой произведение искусства, отгрохали за восемь лет? По сути этого вопроса у меня ответа нет.
Пережив за пятнадцать минут суету и толчею около касс внутри дворца, отправляюсь в плавание свободного просмотра. Камеры с собой нет, поэтому какие-то ключевые моменты фиксирую на айфон. Поднимаюсь по главной лестнице и ах! Первый огромный зал с тремя большими люстрами, парящими на прочных тросах между высоченным потолком и полом. Сейчас зал освещён лампочками, а раньше чем озарялся? Свечами? Пожилая сотрудница музея так и говорит, мол, тогда в Зимнем было пятьдесят свечников, которые быстро меняли свечи. Я попытался в своём воображении представить картину, как каждую люстру окружают по пятнадцать человек, трое у лебёдок, опускающих сверкающие хрустальные шатры, и у меня… не получилось. Даже при условии, что свечи не закапывают воском всё, что снизу, остаётся ответить на вопрос: куда девается копоть? Потолки Зимнего первозданно чистые или разрисованы фресками с золотым декором, блестящим не хуже солнца. Если бы все четыреста-шестьсот свечей на каждой люстре в каждом зале дворца горели каждый день или хотя бы один раз в неделю, за год потолок со всеми украшениями закоптился как в крестьянской избе. По сути этого вопроса ответа нет, разве что можно предположить использование уже в то время электричества, которое потом, якобы, переоткрыли вновь.
В общем, чтобы моя голова не слетела с катушек, я выхожу из Эрмитажа. Небо над городом очистилось от облаков, всё залито апрельским солнцем. Я не фермер, и погода для меня особого значения не имеет, но даже самые неожиданные мысли становятся более сносными, когда над головой синее небо. Выводы после посещения Эрмитажа у меня таковы. Суть всех явлений, ситуаций и историй — энергия. За энергию в виде идеологий ведутся войны, ради получения более разнообразных энергий создаются семьи, для сохранения власти человечеству пудрят мозги о том, что раньше наши предки не знали электричества. Украшения дворцов, внутренние и внешние — для получения тончайших вибраций их хозяев. Стремление к совершенству — стремление к энергии, развитие в себе талантов — получение новых энергетических возможностей. Жизнь в небоскрёбе из бетона и стекла означает закрытие возможностей получения энергии из окружающего пространства.
В моей голове много мыслей по этому поводу, я готов ими поделиться на своих тренингах и семинарах, но сейчас меня ждут на Петроградской стороне, поэтому я быстро натягиваю перчатки, водружаю на голову чёрный шлем и на устаревшем, с точки зрения реальной эволюции аппарате, уношусь в сторону Троицкого моста.
До встречи, ваш, в сути, Андрей Левшинов.
Комментариев нет:
Отправить комментарий